Генпрокуратура увидела вину Минприроды в паводке в Оренбуржье
 "Фото:")
Президент Польши извинился перед Россией. Но Польша должна ответить за свои преступления
"Вот уже 500 лет Польша причиняет постоянную головную боль Европе. Пора, наконец, поставить в этой теме точку" - Ф.Д. Рузвельт, 1945г.
Итак, Россия накануне воочию наблюдала массовый экстаз русофобии.
Теперь нам нужно:
1. Покаяться перед шведами - за Полтаву;
2. Перед немцами - за Чудское озеро;
3. Перед французами – за Бородино;
4. Перед монголо-татарами – за Куликово поле;
А ещё перед финнами, турками и японцами... перед всеми надо покаяться. Для этого нужно будет создать Государственное Федеральное агентство по покаяниям - работы много.
Президент Польши Бронислав Коморовский извинился за погромы, устроенные националистами возле здания российского посольства в Варшаве во время "Марша независимости" 11 ноября. Произошедшее около дипмиссии Коморовский назвал "абсолютным скандалом, который никак нельзя оправдать".
Но, что касается того, кто устроил этот дикий русофобский спектакль, и с чьей подачи он был устроен... совершенно необходимо уяснить, какую политическую роль играла на протяжении пятисот, упомянутых Рузвельтом лет, Польша. А роль эта, надо прямо сказать, была незавидной, хоть сами польские правители никогда особо по этому поводу не смущались. Многочисленными историками была неоднократно описана такая особенность менталитета польской элиты как исключительная алчность и продажность. Польша как государство вела себя так всегда. В период смутного времени и в период войны России со шведами, во времена суворовских походов и наполеоновских войн (поляки вместе с французами вошли в Москву в 1812 году), в позапрошлом, в прошлом, а теперь уже – и в нынешнем веке. Как тут не вспомнить, что еще Фридрих Великий в XVIII-ом веке назвал Польшу "проституткой Европы". И вроде – обидно звучит, да и на дворе уже век XXI-ый, но из песни-то слова не выкинешь… и на немцев за их Фридриха (равно как и на американцев за их Рузвельта, и на англичан за их Черчилля) – поляки не обижаются. А вот на русских, поди ж ты – в истерике бьются, ногами в обличительном экстазе сучат…
Но сегодня я не про массовый истеричный русофобский психоз, случившееся накануне. Сегодня про другое.
******
Сегодня хочу, как выражаются на официозах, поднять вопрос про польские лагеря смерти (именно так, а не иначе), поскольку в них в наиболее ясной и концентрированной форме отражена вся сущность межвоенной Польши.
Начнём с того, что после ухода немецкой армии (имеется в виду – после Первой мировой), Польше "в наследство" досталось большое число российских военнопленных (около 30.000 человек, но эта цифра неточная, поскольку специально этим вопросом никто не занимался, тем более, что посланная для решения этой проблемы делегация российского Красного Креста была высокогуманно расстреляна поляками), захваченных кайзеровской армией в ходе Первой мировой войны, которых новое правительство вовсе не торопилось освобождать.
Затем, в ходе начавшихся в боевых действий между Польшей и Советской Россией появились новые пленные, захваченные уже польской армией. В ноябре 1919 года в польских лагерях насчитывалось 40.000 военнопленных (они были размещены в лагерях Белосток, Брест-Литовск, Домбе, Гродно, Ковель, Ланьцут, Пикулицы, Стжалково, Щипёрно, Стрый, Вадовице), из которых, по данным польского историка из Торунского университета им. Николая Коперника доктора Збигнева Карпуса, к февралю 1920 года осталось 20.667 человек. Сам Карпус объясняет это тем, что часть пленных галичан была якобы освобождена перед наступлением на Киев в рамках соглашения Пилсудского и Петлюры (с немедленной мобилизацией оных для усиления петлюровского войска), но поскольку в составе польской армии действовали всего две петлюровские "дивизии" и, по данным украинского историка Савченко, в одной из них было всего 2300 бойцов, в другой – 2000. Таким образом, убыль в 15.000 человек никак не удаётся объяснить, исходя из утверждения Карпуса.
Можно, конечно, списать их на высокую смертность в ходе пандемии тифа, охватившей тогда Россию и Восточную Европу, но это также неверное решение, поскольку польское руководство само прилагало собственные активные усилия по сокращению численности пленных. Так, выживший в лагере в Брест-Литовске, вспоминал: "Комендант обратился к нам с речью: "Вы, большевики, хотели отобрать наши земли у нас – хорошо, я вам дам землю. Убивать я вас не имею права, но я буду так кормить, что сами подохнете". 13 дней мы хлеба не получали, на 14 день, это было в конце августа (1919 года), мы получили около 4 фунтов хлеба, но очень гнилого, заплесневелого… Больных не лечили, и они умирали десятками… В сентябре 1919 года умирало по 180 человек в день".
Итак, за одну только зиму 1919/1920 гг. поляки переморили в своих лагерях 15.000 человек (и это по польским данным, которые, как это бывает в подобных случаях, мягко говоря, страдают некоторой неполнотой). А в конце февраля 1920 года эти лагеря получили приток нового контингента. Это были не красноармейцы, а совсем наоборот – белые: польскую границу перешёл отряд генерала Бредова (20.000 штыков и 7.000 беженцев), вытесненный Красной Армией из района Одессы. Казалось бы, и у белых, и у Пилсудского был общий враг, но людям Бредова в Польше были вовсе не рады и, более того, видели в них "вековых угнетателей польского народа". Поэтому прибывших белых бросили в уже имевшиеся лагеря – Домбе, Пикулицы и Стжалково, где их положение мало чем отличалось от положения красноармейцев: хлеб получали с комками соли величиной с орех, обрывками верёвок и просто с грязью, поэтому приходилось выпрашивать еду у местного населения и переходить на подножный корм, готовя еду на кострах, причем на дрова шло всё, что можно было найти в лагерях, включая матрасы.
После перехода весной 1920 г. советско-польской войны в активную фазу, в лагеря хлынул новый поток пленных. Согласно ежедневным сообщениям II отдела польского Генштаба военному атташе Польши в Вене с 1 января по 25 ноября 1920 года, в плен было взято 146.813 человек, и это не считая тех, кто был записан как "много пленных", "значительное число", "два штаба дивизий". Их положение было не лучше описанного выше.
По данным II отдела польского Генштаба, опубликованным в 1921 году в газете Бориса Савинкова "Свобода", только в лагере Тухола (Тухоль) с осени 1920 по весну 1921 года умерли 22.000 человек.
Подчеркиваю красным – это данные польского Генштаба, давным-давно обнародованные и давным-давно признанные как факт!!!. В отличие от якобы "доказательств", а на деле – фальсификаций, на основании которых накануне состоялось небезызвестное покаяние, по поводу которого гневно, но фактажно и убедительно выступил с открытым письмом к Президенту депутат Госдумы Виктор Илюхин.
Но умирали пленные не только в Тухоле: представитель советской стороны А. Иоффе, осмотрев лагерь в Стшалково, сообщил 14 декабря 1920 года наркому иностранных дел Г.В. Чичерину, что по расчётам представителя Российского Красного Креста в Польше Стефании Семполовской, подтвержденным польскими официальными властями, смертность там настолько велика, то если она не уменьшится, военнопленные вымрут в течение шести месяцев.
Ну, а в том, что положение пленных в польских лагерях чудовищно, сходились такие разные, а зачастую – просто антагонистические по своим политическим убеждениям стороны, как представители совместной советско-польской комиссии, представители Польского и Российского Красного Креста, французской военной миссии в Париже, эмигрантской печати ("Свобода" Савинкова, парижское "Общее дело", берлинский "Руль") и международных организаций (в том числе Союза американской христианской молодёжи и Американской администрации помощи (АРА)).
После подписания Рижского мира Польша передала советской стороне 75.699 военнопленных (по данным мобилизационного управления Штаба РККА); ещё до 25.000 решили остаться в Польше. Итого: 40.000 в ноябре 1919 г. плюс захваченные в 1920-м 150.000 (округлим за счёт нечётких сводок про "значительное число" пленных) и минус 4300 петлюровцев и 25.000 "невозвращенцев" дают как минимум 85.000 погибших в польском плену!!
Таков итог деятельности польских лагерей смерти (и это без учёта умерших от голода людей генерала Бредова!) - почти в 20 раз больше, чем "4.421 расстрелянный в Катыни", за которых нас (но не расстрелявших их немцев!!) заставляют каяться и биться головой о брусчатку до изнеможения ещё со времён пятнистого перестройщика.
И главными и единственными виновниками во всех прегрешениях поляками давно уже назначена Россия. К слову, для раздувания одного из главных упреков России Польша усердно культивирует миф о "двух золотых десятилетиях" польской истории в 20-30 годах прошлого века. И, что, мол, нехороший Гитлер, а затем нехороший Сталин порушили всю эту девственно-чистую непорочную идиллию. Пора этот миф развеять.
Итак, закончилась первая мировая война. Пользуясь послевоенной слабостью соседей, раздираемых к тому же гражданскими войнами и конфликтами, Польша немедленно отхватила у них территории за границами , определенными Антантой. Отхватила практически у всех, никого не забыла. К примеру, у буржуазной Литвы отхватила Виленскую область вместе со столицей Литвы Вильнюсом. А когда Антанта потребовала эту область вернуть Литве, то поляки заявили, что польские войска, захватившие Виленщину, взбунтовались и не хотят уходить, а польское правительство с этими своими войсками, ну, ничего поделать не в состоянии! Целый год уговаривали свои войска уйти из Литвы, уговаривали, а уговорить так и не сумели. И Антанта в 1923 году согласилась с этой польской позицией. По этой причине Литва, само собой, дипломатических отношений с Польшей не устанавливала.
Отхватила Польша и кусок территории, отписанный Антантой Чехословакии, отхватила не полагавшиеся ей территории Германии, но особенно поживилась за счет раздираемой гражданской войной РСФСР. Украину и Белоруссию обкорнала немного не наполовину. До заключения с Польшей пакта о ненападении Украина даже столицу перенесла в Харьков, поскольку Киев был чуть ли не пограничным городом.
То есть, в то время, когда Гитлер даже еще не написал свой "Майн Камф" с тезисами о необходимости расширения своих территорий, Польша уже активно ШАКАЛИЛА.
Естественно, что за это все соседи Польшу дружно, мягко говоря, недолюбливали и, чего тут греха таить, также ее не любил СССР. И даже не столько за захват и порабощение единокровных народов, а за то, что Польша, объявив себя оплотом Запада против большевизма, содержала на своей территории банды, которые вторгались в СССР, убивали советских людей, а затем удирали обратно.
Итак, Польша по отношению ко всем своим соседям сразу после первой мировой вела себя как государство-агрессор, если честно, как рэкетир, как бандит с большой дороги. Или, если хотите – шакал одновременно.
Но ослабленному до предела мировой и гражданской войнами СССР, как никому, важно было иметь на границах мирных соседей. Поэтому он искал дружбы даже с такой – бандитской - Польшей. Как итог - чем больше СССР "стелился" под Польшу, чем больше пытался установить с ней дружеские отношения, тем более нагло вели себя поляки.
Правящие круги Польши, натурально, неоднократно выступали с требованиями о предоставлении Польше колоний. Напомним, именно польская дипломатия добровольно взяла на себя защиту интересов гитлеровской Германии в Лиге наций, которую Германия демонстративно покинула в 1933 году! С трибуны Лиги наций польские дипломаты оправдывали наглые нарушения Гитлером Версальского и Локарнского договоров: введение в Германии всеобщей воинской повинности, отмену военных ограничений, вступление гитлеровских войск в демилитаризованную Рейнскую зону в 1936 году и так далее.
Элита Польши тогда реально поставила себе целью иметь Польшу в границах 1772 года, предусматривающие, соответственно, захват Украины и создание Польши от "моря до моря", т.е. от Балтики до Черного моря. Элиту Польши не смущало, что уже на тот момент в Польше поляков было всего около 60%, не останавливало и то, что нигде по Украине не ходили толпы украинцев с плакатами "Хотим присоединиться к Польше!" Ну, хотелось шляхте Украины, и все тут!
А внутри Польши был установлен польский расизм, причем в его наиподлейшей форме -неофициальный. Немцы были в этом плане гораздо честнее: они открыто объявили, что арийцы- это всё, а неарийцы - ничто. Грубо, зато прямо!
В Польше же официально было равенство всех народов. Но вот посмотрите, как при этом реально обстояло дело с национальным вопросом. Сводка о национальном составе офицеров польской армии, находившихся в Старобельском и Козельском лагерях СССР, а там содержались не жандармы или полицейские, а простые армейские и флотские офицеры. Выборка очень велика - 8394 человека. Давайте сравним процентный состав разных национальностей в среде офицерства с процентом этих национальностей в составе населения довоенной Польши.
Национальность Процентный состав
Население Офицеры
Поляки 60,0 97,4
Украинцы 21,0 0,1
Евреи 9,0 1,9
Белоруссы 6,0 0,3
Немцы 3,0 0,1
Остальные 1,0 0,2
Ну и какие могут быть комментарии к этой таблице?
И потому в тогдашней Польше непольское население подвергалось дискриминационной сегрегации в первую очередь по национальному признаку практически во всех сферах жизни.
И стоит ли, в конечном счете, удивляться таким вот воспоминаниям пленного польского офицера Генриха Гожеховского о том времени, когда в сентябре 1939 г. советские солдаты конвоировали его в колонне других пленных в лагерь: "Потом нас погнали пешком в Ровно. Как сейчас помню: когда мы проходили по городу, во многих местах, в основном на еврейских лавчонках, висели узкие красные флаги. Было ясно видно, что это польские флаги, от которых оторвана верхняя часть. Еврейки и украинки выплескивали на нас нечистоты, крича: "Конец вашему польскому государству!"
Дошло до того, что в Бурштыне польские офицеры, отправленные корпусом в школу и охраняемые незначительным караулом, просили увеличить число охраняющих их как пленных бойцов, чтобы избежать возможной расправы с ними населения. Тоже ведь нарочно не придумаешь - в плену у противника спасаться от собственных граждан.
Ну а там, где насильственная сегрегация, автоматически, немедленно должны появляться концлагеря для "белых негров" и прочих унтерменш. Разумеется, в Польше они незамедлительно появились.
Как пример: в июне 1934 года в городе Берёза-Картузская (сейчас город Берёза, Брестская область, Белоруссия) в зданиях бывших казарм российской армии был создан концлагерь для противников правящего режима – всего лишь через 15 месяцев после появления Дахау в Германии (и на три года раньше открытия Бухенвальда).
******
"Изоляционный лагерь" (названный позднее "лагерь обособления") состоял из трёх основных зданий, одно из которых осталось за внешним забором (в нём размещались комендант лагеря, его помощники и их семьи). Во втором здании было караульное помещение, полицейские казармы, пекарня, склады с продовольствием, оружием и боеприпасами. В третьем здании содержались заключённые. Первый этаж был приспособлен под кухню и столовую. На втором и третьем этажах, разделённых по всей их длине коридором, находились камеры. Кроме этих помещений на территории лагеря находились склады, баня, помещение для хранения ГСМ и карцер – восемь сырых каменных мешков в погребе среди поля. Лагерь был ограждён высоким дощатым забором, а поверх забора была протянута колючая проволока. На каждом углу ограждения имелись сторожевые вышки с пулемётами. С наружной стороны лагерь охранялся патрулем, не имеющего точного графика движения. Здание, в котором содержались заключённые, имело дополнительную ограду из колючей проволоки. Кроме того, лагерный двор, с помощью проволочных заграждений был разбит на отдельные секции.
По распоряжению полесского воеводы Вацлава Костек-Бернацкого от 2 июля 1934 года запрещалось: находиться вблизи лагеря, то есть пересекать линию, обозначенную проволочной изгородью, перед забором концентрационного лагеря; фотографировать лагерь и содержащихся в нём лиц; контактировать в какой-либо форме с заключёнными. Нарушители облагались штрафом до 500 злотых или арестом до 14 дней, либо обоим этим наказаниям. 12 июля 1934 года полесский воевода ужесточил наказание за контакт и помощь заключённым – теперь виновные сами могли быть заключены в концлагерь, как лица, представляющие угрозу для общественной безопасности и порядка. Такая участь, например, постигла доктора Зелинского и его сына, которые в июле 1934 года сфотографировали помещения концлагеря.
Концлагерь специально расположили в достаточно глухом месте – подальше от неприятных иностранных корреспондентов и чиновников Лиги Наций. Въезд в само местечко без специального разрешения был запрещён, разрешение на въезд давало только министерство внутренних дел в Варшаве. Полиция, "осадчики" и различные агенты вели наблюдения за дорогами, чтобы не появились посторонние, о них же в ближайший участок полиции были обязаны сообщать местные жители; у каждого прохожего проверяли документы.
Первым комендантом концлагеря (до декабря 1934 года) был Болеслав Греффнер. Лагерную практику Греффнер характеризовал: "Из Берёзы можно выйти на собственные похороны или в дом умалишённых".
Согласно декрету концлагерь был создан для лиц, оппозиционно настроенных существовавшему режиму. На первых порах более половины заключённых составляли украинские националисты, члены национал-демократической партии и коммунисты, членов Коммунистической партии Польши, правые польские экстремисты из "ONR" (польск. Obóz Narodowo-Radykalny – Национально-радикальный лагерь – польская националистическая организация). Со временем в лагерь стали попадать и лица, совершившие экономические преступления – преимущественно евреи.
Служили в лагере неженатые полицейские в возрасте от 25 до 35 лет. С момента организации концлагеря контингент полицейских составлял около 60 человек. В конце 1937 года в связи с увеличением числа заключённых их количество возросло до 162, а в апреле 1939 года только рядового состава насчитывалось 126 человек. При этом комендант лагеря постоянно высылал в Полесское воеводство доклады с просьбами увеличить количество полицейских до полного состава пехотной роты, то есть до 141 рядового. В дальнейшем их количество превысило данную цифру.
Надзор за концентрационным лагерем в Берёзе-Картузской осуществлял полесский воевода Костек-Бернацкий, являвшийся на этой территории высшим представителем польского правительства. Он часто приезжал в лагерь и не только знакомился с общими условиями, существовавшие там, но и вникал в мелкие детали обращения с заключёнными и давал распоряжения по ужесточению условий. Отношения, складывающиеся в Берёзе, были известны и центральным политическим органам. Об этом свидетельствует пребывание в лагере директора политического департамента министерства внутренних дел Ковецкого, который угрожал лицам, освободившимся из лагеря повторным заключением в том случае, если они будут рассказывать о том, что они пережили в Берёзе.
А пережить заключенным в Березе-Картузской было что. Начнём с прибытия в лагерь – вот как описывает его Степан Иванович Бурак, член Коммунистической партии Западной Белоруссии с 1934 года, находившийся в лагере с апреля 1937 по март 1938 г. и в сентябре 1939 года. (лагерный номер – 1079): "Расстояние от ворот лагеря до казармы около 150–200 метров. Если два узника были скованы одними наручниками, то таким доставалось ударов намного больше, чем тем, кто был скован в одиночку. Прибывшим дали номер, который каждый должен был пришить сзади и на правом рукаве. В камере, куда сажали по 30 человек, сверху поперек нар прикреплялись те же номера. Новоприбывший помещался в одиночную изолированную комнату, где в течение шести-семи дней подряд подвергался избиению. При этом узник должен был стоять лицом к стенке и не шевелиться, не падать на пол без команды. Делалось это для того, чтобы сразу ошеломить узника, измотать его, деморализовать. И действительно: кто характером был неустойчив, здоровьем слаб, то он мог дрогнуть, подписать декларацию об отказе от своих убеждений. Новичков, когда их оставляли полуживыми на полу, "старики" старались поддержать такими словами: "Товарищи, мужайтесь. Надо выдержать не более семи дней. Потом будет легче, останетесь людьми". О лагерных порядках узники вспоминают так: "Фамилия заключенного упразднялась, он фигурировал только под номером. Специальный полицейский, назначенный для "учения", первым делом заставлял вытвердить слова: "Господин комендант, заключенный такой-то просит покорно пройти туда-то". Если заключенный ошибался, получал палки.
За невыполнение приказов комендант (так тут называют надзирателей) имеет право наказать арестованного физически (дубинкой). Если приказ не выполняется при повторении, арестованный подлежит наказанию карцером на семь суток, а если после принятия указанных мер арестованный по-прежнему не выполняет тот же приказ, то комендант имеет право расстрелять "с брони" (из огнестрельного оружия) или "заклуць багнетом" (заколоть штыком)".
Прервемся на секунду – а чем, собственно, отличается типичный нацистский концлагерь от типичного польского?! Да ничем! Однако, продолжим цитату:
"Разговора между узниками никакого не допускалось, даже взглядом нельзя было передавать ничего. Всякое передвижение было только по команде "Бегом марш". За малейшее нарушение – битье резиновыми палками до полусмерти.
В столовой, кто первый получил пищу, тот, спеша, кое-как мог потребить ее, а кто получал последний, тому приходилось выбрасывать пищу в канаву, потому что давалось очень мало времени, звучала команда кончать обед и бежать к умывальнику мыть котелки. В уборную запускали на пять минут сразу всю камеру, человек 20–30, а так как очков было всего 4, то люди оправлялись прямо на пол. Полицейские били их по голове дубинками и толкали в кал, а потом голыми руками заставляли убирать кал с пола уборной.
В лагере было запрещено получать посылки с продуктами. Если кому приходили посылки, то их надзиратели выбрасывали свиньям. Можно было получить только иголку, нитки и что-нибудь из одежды".
Первоначальная идея создателей лагеря состояла в проведении краткого, но очень интенсивного физического и психологического террора, чтобы запугать заключенного на всю оставшуюся жизнь и отучить его выступать против Великой Польши. Поэтому если кто-то решал публично (через газеты) покаяться и отказаться от прежних убеждений, то его отпускали досрочно – лагерь выполнил свою работу. Зато к "нераскаявшимся" применяли другие меры - в 1934 году премьер-министр Польши Козловский заявил, что лица, которых не исправит одноразовый трёхмесячный срок, могут быть задержаны в лагере на длительный период, поэтому, хотя формально срок заключения устанавливался в три месяца, но администрация лагеря и судьи часто продлевали этот срок на следующие три месяца, и изолированные в Берёзе неизвестно по чьему решению, как правило тайно, никогда не знали завершения срока своей изоляции. Эта же методика – заключение в концлагерь во внесудебном порядке на неограниченный срок и неограниченные издевательства над заключенными – применялась также в те годы в нацистских концлагерях, а в наше время в многочисленных секретных тюрьмах США по всему миру, в том числе и на территории независимой и демократической Польши.
Кроме того, по тем же причинам концлагерь в Берёзе-Картузской не нес никаких производственных функций (кроме небольшого самообслуживания) – применявшийся там труд заключённых был предназначен исключительно для подавления и изнурения. Об этом свидетельствуют и заключенные: "Работа часто заключалась в том, что на носилки накладывали столько камней, чтобы тяжело было поднять, и заставляли переносить с одного места на другое и обратно. Если с гружеными носилками надо было идти быстрым шагом, то с пустыми – обязательно бегом. Мерным шагом здесь ходить вообще запрещалось. Часто заключенных запрягали в телегу, насыпали полную песка и заставляли везти в указанное место или на стройку дороги. Каждый день несколько человек ездили с бочками за водой. Один заключенный впрягался в оглобли двуколки с бочкой, другой подталкивал сзади.
Меня и украинца Казачука запрягли в борону. Борона была большая деревянная с железными зубьями, на которую положили два больших камня. Мы боронили рожь, посеянную по картофлянищу. Нас запрягли так, как лошадей в постромки, и перепоясали через грудь. Мы думали, что над нами сделают короткую пробу. Оказалось, что мы бороновали весь первый день. У нас дрожали руки и ноги, а потом мы начали падать. Следовавший за бороной полицейский, вооруженный автоматом и резиновой палкой, начал нас избивать".
В истории "посадок" в Берёзу-Картузскую можно выделить три этапа:
1. Лето 1934 - 1935 год - Период массовых арестов, изолирование политических деятелей различных политических сил.
2. 1935- 1936 гг. – сокращение количества арестов; освобождение из концлагеря все члены национал-демократической партии и оуновцы (последние – в связи с наметившимся сближением ОУН и польских властей, увидевших в ней возможного союзника в будущей войне против СССР).
3. С весны 1936 до осени 1939 годов – массовый приток заключённых в связи с "наведением порядка" в ходе подготовки к войне (в июне 1939 года государственно-политический отдел информировал министерство внутренних дел: "Работа в настоящее время идёт полным ходом, после её окончания в блоках для заключенных можно будет разместить и тысячу человек"), а с лета 1939 г. в этот поток влились и польские немцы.
18 сентября 1939 г. из-за появления в окрестностях Бреста немецких войск охрана концлагеря разбежалась, а заключённые разошлись (устроив самосуд над зазевавшимися охранниками – и после всего описанного их очень легко понять).
Концлагерь в Берёзе-Картузской был не единственным оружием Пилсудского и его сподвижников в борьбе с политическими противниками. В 1931 году в стране официально были введены военно-полевые суды. В том же году по политическим мотивам было арестовано 16.000 человек, в следующем – 48.000.
И за это злодеяние перед всеми народами, пострадавшими от кровавого польского режима, Польша должна тоже нести ответственность.
******
Антирусские выпады в Польше и сегодня не просто популярны, - антирусскость в современной Польше практически необходимое условие "польского патриотизма". Россия сейчас рассматривается поляками как варварская азиатская страна, за которой не признается ничего хорошего. Прошерстите польские центральные издания: политические газеты, которые считают себя либеральными, на поверку оказываются крайне шовинистическими по отношению к России.
И ведущие польские политики не только ничего не делают, чтобы остановить эту волну русофобии, но, напротив, сами активно участвуют в этом. А все "покаяния" российской Власти лишь усиливают польскую властную надменность и кичливость. Кажется, если весь российский парламент поползет к польской границе на коленях, то и тогда польские политики будут недовольны: "Не так низко кланяетесь, пся крев! Недостаточно раскаяния на лицах!"
Ничего, говорим мы, мы покаемся еще. Так? А может, так? Карманы выворачивать? Штаны снимать?
А ведь накануне мы должны были немедленно вспомнить красноармейцев и просто русских солдат, которые были подвергнуты пыткам, издевательствам, казнены, а также намеренно умерщвлены голодом и болезнями в польском плену в 1921-1922 годах.
И пускай официальная дата поминовения солдат, зверски уничтоженных Польшей в 1921-1922 годах, всё ещё не установлена, но единственной датой, которую можно считать знаковой, является 4 декабря 2000 года, когда появилось двустороннее соглашение между Россией и Польшей, когда Российский Государственный Военный архив и Польская Генеральная дирекция государственных архивов предприняли попытку найти истину на основе детального изучения архивов, которая, к сожалению, увенчалась успехом лишь частично, поскольку польская сторона стремится всячески уклониться от раскрытия достоверной информации и уйти от ответственности за это преступление.
Но ладно, если не 4 декабря – пускай будет другая дата. Но пускай она будет! Мы должны помнить о своих зверски замученных в польских лагерях смерти соотечественниках и постоянно напоминать кичливым ляхам об их чудовищном злодеянии (реальном, а не мнимом). И Польша должна покаяться в этом преступлении - геноциде. Официально покаяться!
И когда же Россия потребует покаяния поляков за геноцид русского, украинского, белорусского и других народов?...
Летать в России станет еще дороже
Креатив Госдумы так и прет: про букмекеров и депутатов
Вот это "Вызов"
